Государственный музей истории ГУЛАГа, расположенный в Москве на Петровке, в скором времени будет серьезно расширен. Его директор Роман Романов рассказал в интервью нашему корреспонденту об этих планах, а также о росте общественного интереса к теме советских политических репрессий и о том, кто и зачем приходит в музей.
Роман Владимирович РомановРодился 18 октября 1982 года.
Окончил психологический факультет Университета Российской академии образования.
Работал педагогом-психологом в школе-интернате Центра психолого-медико-социального сопровождения «Взаимодействие». Затем перешел в Оптический театр, где создавал и проводил оптические спектакли, внедряя современное световое, звуковое и проекционное оборудование.
Учился музейному делу в Академии переподготовки работников искусства, культуры и туризма.
Работал в компании «Современные музейные технологии» на позиции менеджера, а затем генерального директора.
В «Государственный музей истории ГУЛАГа» пришел в 2008 году на должность заместителя директора, в 2012 занял кресло директора.
Женат, трое детей.
Расскажите о грядущем расширении музея – какие планы?
Мы разработали программу создания единой музейной мемориальной инфраструктуры, но очевидно, что в этом помещении мы не сможем сделать то, что задумали – полноценные экспозиционные залы, конференц-залы, библиотеку, современное хранилище фондов со специальным оборудованием. Сейчас очень развита визуальная культура, везде огромное количество фотографий, поэтому нужно дать посетителям что-то другое, что произведет эффект погружения и сопричастности. Материала по теме ГУЛАГа достаточно для полноценного рассказа, но надо правильно и интересно его подавать, чтобы читали все, от школьников до пенсионеров. Это и технологии, и художественная задача, и поиск понятного языка.
А музей уже сейчас с трудом справляется, когда одновременно приходят 40-50 человек. Им тесно! Да и сотрудникам некомфортно работать, нужно и площади расширять, и штат – фонды постоянно пополняются.
Нынешние руководители города по-другому смотрят на популяризацию темы репрессий, считают, что она не должны быть забыта. Полтора года назад нам предложили новое большое отдельно стоящее здание на 1-м Самотечном переулке и выделили денег — 147 млн рублей — на его реконструкцию. Площадь внутренних помещений — 2900 кв.м., а здесь используются всего 700. Там есть и прилегающая территория, на которой мы планируем впоследствии разбить Сад памяти. Сейчас, после длительного периода согласований, строительство началось. По моим ощущениям, торжественное открытие нового музея можно планировать на 2015 год.
По нашей программе, музейно-мемориальная инфраструктура включает в себя создание сети объектов — музеев, памятников, информационных стендов в разных местах города.
Кто основные посетители вашего музея? Школьники, студенты, родные репрессированных?
Есть и те, и другие, и третьи, но их совсем не много. Большая часть – это просто люди, которые пришли посмотреть наши экспозиции просто потому, что интересуются темой. Таких около половины. Все чаще я вижу среди посетителей молодых людей и девушек 25-30 лет, многие приходят парочками, обнявшись. Они не случайно заходят, а приходят в музей целенаправленно. Мы сейчас очень серьезно думаем, как сделать музей более интересным для них, как ответить на их запрос.
Еще 25-30% посетителей – иностранцы, группы, направленные от посольств. Мне кажется, нас уже посетили жители со всех континентов — в Книге отзывов каких языков только нет! Причем раньше доля иностранных гостей была гораздо выше, около половины. В буклетах, которые издаются на западе, музей ГУЛАГа занимает четвертую позицию после таких мест как Кремль и Третьяковская галерея. Для иностранцев то, как жители страны относятся к своей истории, — индикатор развития местного общества.
Школьников достаточно мало. Экспозиции, которые у нас сейчас есть, на мой взгляд, не могут доходчиво и интересно рассказывать им всю историю лагерей. Хотя иногда к нам приходят учителя истории и проводят здесь свои уроки. Это энтузиасты, а другие не хотят рассказывать об этом периоде – говорят, мол, у нас историко-патриотическое воспитание и эта тема в его контекст не вписывается. Я думаю, нужно эти занятия поднимать на другой уровень, через Департамент образования, установить график посещений, выделить часы.
Вы чувствуете динамику интереса к теме?
Безусловно, интерес в обществе растет. Если в 2010 году количество посетителей составляло всего 7 тысяч человек в год, то в 2012 музей посетили уже 21 тысяча человек. Сейчас у нас более 5 тысяч, хотя год только начался. Здесь даже не простой интерес к теме, можно говорить о потребности общества, о понимании – чтобы двигаться дальше, необходимо сначала повернуться назад, посмотреть в зеркало, осознать себя и свои корни. Именно за этим осмыслением, как мне кажется, приходят молодые люди, у них есть настойчивая потребность разобраться в себе и в своей истории.
Достаточно ли информации сейчас в обществе по теме репрессий? И насколько она достоверна?
Какой-либо внятной информации конечно недостаточно, не хватает некой институции, которая рассказывала бы эту историю на понятном языке. У нее сейчас нет своего места не только в истории, но и в пространстве города, и в сознании людей. Я довольно часто сталкиваюсь с тем, что эту тему замалчивают, обходят стороной. Такую позицию я видел и у главных ректоров СМИ, и у учителей, и у чиновников. Некая самоцензура, когда успешные образованные люди считают, что не надо говорить про репрессии, и даже не задумываются, почему не надо. Получается, что тогда умалчивали, и сейчас умалчивают — щупальца тянутся из того времени.
Если брать концепцию психоанализа, то можно сказать, что происходит вытеснение из сознания некоего болевого момента. Но когда мы все же поворачиваемся к нему, происходит осознание и переход на новую ступень развития.
Есть люди, прошедшие ГУЛАГ, которые говорят: «Я бы не выбрал для себя другую судьбу, это было для меня уроком и помогло мне стать тем, кем я стал». То есть именно благодаря лагерю они переосмыслили свою жизнь и состоялись как личности. Это часть личного опыта, и человек идет дальше, обогащенный этим опытом. Таких людей не много, но они есть, и в этом урок для всех нас. Только осознав полученный опыт, мы сможем двигаться дальше.
Что необходимо делать для осознания кроме распространения информации?
Надо понимать, что мы — не просто музей, носители памяти. Нельзя брать у людей воспоминания, предметы и документы, но при этом отстранять их самих и проблемы, с которыми они живут сейчас. Мы можем спросить их самих, что им нужно.
При музее образовалось некое сообщество репрессированных, несколько десятков людей, которые прошли лагеря. Мы берем у них видеоинтервью, чтобы использовать в экспозиции, делать документальные фильмы. Во время интервью Татьяна Ивановна Никольская, которая родилась в лагере жен изменников родины в Казахстане, рассказала о том, как стала жертвой мошенников. Она одинокая женщина, родных нет, и когда она нуждалась в деньгах на операцию, ей предложили заключить договор ренты на квартиру. Впоследствии оказалось, что это договор продажи квартиры. Купив ее за 200 тысяч и несколько раз перепродав, мошенники получили в итоге 3 млн.
Татьяна Ивановна подала в суд и проиграла его. Она оказалась в таком положении, когда ее выселяли из собственной квартиры, и никто не брался помочь, все руками разводили. Ситуация вопиющая, и просто махнуть рукой было нельзя. Мы собрали все документы, отсканировали, подготовили письма в прокуратуру и Следственный комитет. Сначала получали отписки. Потом выложили историю на нашу страничку в Facebook – ее перепостили две с половиной тысячи человек. Приезжали с ТВ, подключился один из известных адвокатов… В итоге в этот понедельник, 8 апреля, накануне день рождения Татьяны Ивановны, суд вынес решение в ее пользу. Ей отменили прошлое решение суда, а договор признали недействительным.
Всего этого можно было бы избежать, если бы в доступности от Татьяны Ивановны был хотя бы один юрист. Есть центры соцподдержки, но репрессированным этого недостаточно, им нужна юридическая, медицинская, психологическая помощь. Есть социальные службы, которые должны этим заниматься и занимаются, но им нужно более четко ставить задачи. Я хочу в новом здании создать некий социальный раздел, который будет этим заниматься, коммуницировать с соцслужбами, решать проблемы репрессированных. В наших силах выделить эту категорию, ведь они заслуживают особого внимания, как и ветераны ВОВ. Эти люди – это тоже мы, их только в Москве более 20 тысяч человек, хотя с каждым годом становится все меньше. Они уходят с ощущением, что тогда их репрессировали и сегодня не выслушали, не поняли. Не произошла некая социальная реабилитация, не только на бумаге. Им нужна не только повышенная пенсия, но и социальное признание. Ведь до сих пор есть люди, которые даже не знают, что у нас в истории был такой период — приходят в музей и спрашивают – а что такое ГУЛАГ?
Беседовала Марина Юршина
Фото Александра Юршина
