29 октября, в канун Дня памяти жертв политических репрессий, в Москве проходит традиционная акция Международного Мемориала «Возвращение имен»: целый день, с 10.00 до 22.00, сменяя друг друга все желающие читают имена людей, расстрелянных в столице в годы Большого террора.
21 мая — в день рождения академика Андрея Сахарова — в столичном Сахаровском центре открылась выставка «Hommage à Sakharov / Дань уважения Сахарову. Афиши, плакаты и медали из собрания Архива Сахарова».
Поздним вечером в четверг 7 сентября в Расстрельном доме было людно. Заходили и выходили рабочие, хлопали двери, у входа горел свет и лежала гора труб для строительных лесов. Остальное разглядеть было невозможно: дом затянут сеткой с нарисованным фасадом, за ней — глухой (от крыши до фундамента) строительный забор. Охранники подтвердили, что в доме идет ремонт, но отказались рассказывать подробности. Впрочем, они очевидны: в Расстрельном доме, где были вынесены и, вероятно, приведены в исполнение смертные приговоры тысячам жертв Большого террора, начали строить торговый центр.
В одном из стихотворений Лидия Корнеевна Чуковская назвала её «моё живое счастье». Воспоминания Елены Цезаревны Чуковской, главной хранительницы, публикатора и комментатора творческого наследия Чуковских — Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны. В том числе — о знакомстве Корнея Ивановича с Соженицыным.
В ХХ в. тибетский буддизм был почти полностью уничтожен коммунистами в КНР, СССР и МНР. Коммунистическая партия Китая до сих пор скрывает свои преступления. Но в России и Монголии достоянием гласности становятся все новые находки, проливающие свет на то, как уничтожали религию.
Участники обсудили работы по благоустройству урочища «Пивовариха», где захоронено около 15-17 тысяч жертв Большого террора. Обсудили участники заседания и отмечание 29-30 октября Дня памяти жертв политических репрессий.
Мы никогда не спрашивали, услыхав про очередной арест, «За что его взяли?», но таких как мы, было немного. Обезумевшие от страха люди задавали друг другу этот вопрос для чистого самоутешения: людей берут за что-то, значит, меня не возьмут, потому что не за что! Они изощрялись, придумывая причины и оправдания для каждого ареста, – «Она ведь действительно контрабандистка», «Он такое себе позволял», «Я сам слышал, как он сказал..» И еще: «Надо было этого ожидать – у него такой ужасный характер», «Мне всегда казалось, что с ним что-то не в порядке», «Это совершенно чужой человек» <…> Вот почему вопрос: «За что его взяли?» – стал для нас запретным. «За что? – яростно кричала Анна Андреевна, когда кто-нибудь из своих, заразившись общим стилем, задавал этот вопрос. – Как за что? Пора понять, что людей берут ни за что»…
«У властей не было намерения поднять на щит реальную фигуру Сталина. Они всего лишь искали в советской истории оправдание авторитарному и антидемократическому направлению своего политического курса. Но вместе с идеей консолидации против внешнего и внутреннего врага они выпустили из бутылки джинна». — Интервью Рогинского газете «Московский комсомолец».
