Экспозиция выставки «В Нарымской дальней стороне». Фото с сайта nkvd.tomsk.ru
Нарымский округ вписал себя в историю России как место ссылки для сотен тысяч советских людей. В знак памяти погибшим и выжившим жертвам репрессий в мемориальном музее следственной тюрьмы НКВД открылась выставка «В Нарымской дальней стороне». О том, как бывшие крестьяне выживали на берегу Оби, «Русской Планете» рассказал учредитель музея, заведующий отделом Василий Ханевич.
– О чем выставка?
– Она в первую очередь о тех, кого признали кулаками и выслали на север Томской области в Нарымский край. Таких людей в 30-х годах прошлого года было много, а сам край был традиционным местом для ссылки людей, неугодных властям в досоветский период, и в советское время — тем более.
В выставке мы смогли отразить судьбы некоторых людей. Здесь представлены некоторые экспонаты-подлинники, собранные нами на севере Томской области во время экспедиции. За каждым из таких предметов чья-то биография.
Одним из самых интересных и информативных стал отчетный фотоальбом одного из отделов трудовых поселений управления НКВД 1936 года. В нем представлены графики, цветные фотографии, отчеты — это сборник показательных успехов. По нему виден масштаб освоения Нарымского края, понятна деятельность жителей, но не видна личная трагедия многих тысяч людей.
Тема очень большая, объемная и наш выставочный зал не позволяет показать ее в полном масштабе, но на примерах отдельных экспонатов мы можем об этом рассказать.
– Сколько человек побывало на высылке в Томской области?
– По нашим данным, в Нарымский край выслали порядка 400 тыс. человек. Стоить учесть, что в это число входят как взрослые, так и дети. Считается, что это один из самых масштабных периодов раскулачивания и ссылки кулаков. Это один из главных разделов нашего музея и экспозиции: так называемый «Большой террор». После 1937–1938 года пошла вторая волна репрессий на основе секретного специального приказа НКВД №00447, под который попало много бывших, ранее репрессированных кулаков.
Тот, кого выслали в Нарымский край, кто смог немного обустроиться на месте и выжить, снова стал жертвой. Объяснялось это тем, что они якобы были обозлены на советскую власть, имели коварные замыслы и в случае начала войны могли ударить в спину. Это продолжалось до конца 50-х годов, когда уже началось упразднение комендатуры, и людей начали снимать с учета. Только после этого люди, выжившие в Нарыме, смогли вернуться на свою родную землю.
– Почему именно Нарымский край?
– Еще в советское время была известная поговорка: «Бог создал Крым, а черт — Нарым». Эта территория совершенно необжитая, глухая. В этих местах находятся самые большие топи во всем мире — Васюганские болота. Сбежать оттуда очень сложно. Это тот же самый ГУЛАГ, только без колючей проволоки.
«Врагов народа» сюда завозили главным образом весной на баржах, после чего выбраться из притоков Оби было просто невозможно. Единственный путь — по реке, но она была под контролем, кругом болота на тысячи километров. Поэтому край считался пригодным для изоляции.
Вторая причина — люди должны были не просто жить тут в ожидании своей смерти, но и осваивать землю. Их обязали строить дороги, корчевать лес, выращивать зерно, ловить рыбу. Тот фотоальбом, что у нас выставлен, по сути, является отчетом НКВД о том, как было много сделано на территории Нарыма руками переселенцев.
Большинство крестьян прибыли сюда из Сибири: Алтайского края, Новосибирской, Омской области, но были ссыльные и из Подмосковья.
Кстати, существует еще один, «рабочий» фотоальбом, который хранится в фондах Нарымского музея политической ссылки. В нем собрано более 300 фотографий, которые напечатаны маленьким форматом и в черно-белом виде.
– В каких условиях тогда жили люди?
– В тяжелых. На нашей выставке представлено одно из жилищ того времени: шалаш из веток, который наглядно показывает то, с чем столкнулись люди. Когда крестьян высаживали на берегу, где ничего не было, людям приходилось где-то ночевать. Копали землянки, норы.
Если крестьяне, которых переселяли осенью, выживали, то на следующий год для них строили бараки. По рассказам тех, кто пережил ссылку, условия там были ужасные. Например, на одного репрессированного жильца приходилось менее 0,5 м2 жилья. Часто умирали с голоду, хотя рядом была тайга. Это неудивительно, так как много людей, из числа репрессированных, были не готовы к жизни в лесополосе. По незнанию в пищу употребляли ядовитые грибы, ягоды. Тайга не любит неопытных, перемалывает, калечит и убивает.
– То есть там для них не было никакой, даже медицинской помощи?
– Ну, как все планировалось. Строили и открывали школы, врачебные кабинеты. Но вы поймите, что разом в плановом порядке была выслана огромная масса людей. Службы были не в состоянии создать нормальные человеческие условия для них. Были, конечно, какие-то фельдшеры, но не более одного на тысячу человек. Причем врач мог находиться в одном поселке, удаленном от следующего на десятки километров. Людей бросили на произвол судьбы, и они выживали, как могли. Порой доходило до каннибализма.
– Были и такие случаи?
– Да, самая известная Назимская трагедия дошла до руководства страны и была разобрана партийными и советскими органами. Только после нескольких проверок тех, кто выжил, переселили в другие места, но вся информация сразу была засекречена.
Только в 80-х годах стало известно, что в середине мая 1933 года на пустой речной остров прибыл первый эшелон с так называемыми «социально вредными элементами»: заключенными и деклассированными горожанами из Москвы и Ленинграда. Около 30% от числа тех переселенцев были ворами, бродягами и рецидивистами. Около 2 тыс. человек: инвалиды, старики и женщины с малолетними детьми.
В общей сложности на острове близ деревни Назино было высажено около 6 тыс. человек. На тот момент никаких условий для проживания граждан не было. Вообще отсутствовали какие-либо постройки и пункты выдачи продуктов. Люди жили на голой земле и были одеты в то, что на них было в момент ареста. Готовили и спали возле костров. Ослабленные во время перевозки обитатели острова начали гибнуть от голода уже в первые дни. Вскоре участились убийства, образовались преступные группировки. Тогда же появились первые случаи каннибализма. Сначала на окраинах, но вскоре это началось повсюду.
О трагедии на острове стало впервые известно только в июне, примерно через две недели после переселения. При этом руководство СибЛага отнеслось к этому довольно вяло. Только после того, как пошли партийные запросы, начались активные действия, но в период с 18 мая по 18 июня количество погибших было уже от 1,5 до 2 тыс. человек. Всего в живых осталось около 1 тыс. человек, а само место среди местного населения стало называться «Островом людоедов». В октябре того же года было осуждено более 80 человек. При этом к высшей мере наказания приговорили 34 человека: 11 — за людоедство, и 23 — за мародерство и избиения.
– Люди в Нарыме не пытались бороться с режимом?
– Нет, в основном была пассивная форма сопротивления. Например, устраивали побеги. Но вокруг одни болота, далеко по ним убежишь? Многие утонули.
Есть один случай — Чаинское восстание 1931 года. В июле-августе около 1,5 тыс. человек, взяв в руки вилы и топоры, устроили бунт. Они были недовольны тем, что их лишили всех прав, не давали строить дома. Был голод, люди гибли. После того, как было убито несколько комендантов, на подавление восстания выдвинулись милиционеры с пулеметом и войска. Бунт был максимально жестоко подавлен, около половины восставших было расстреляно, 135 человек было осуждено и приговорено к разным срокам. При этом борцы с восстанием потеряли восемь человек.
Этому событию посвящен один из наших отделов, где собраны архивные документы, публикации. В прошлом году музей выиграл грант и теперь на основе имеющихся у нас материалов о тех событиях создается спектакль.
– Среди ссыльных на Томской земле были известные люди?
– Конечно, очень много. Создатель всем известного автомата Михаил Тимофеевич Калашников в детстве вместе с родителями был сослан в Нарымский край. Кроме него в ссылке был поэт-деревенщик Николай Клюев, которого расстреляли в октябре 1937 года в Томске. Ростислав Ильин, открыватель томской нефти, ученик Владимира Вернадского.
