Валентин Карлович Штыри был еще ребенком, когда ему довелось впервые пообщаться с заключенными ГУЛАГа. Валентин жил в то время в деревне Милютино Кемеровской области, между двумя лагерными пунктами Сиблага. Он вспоминает, как был свидетелем жестокого обращения лагерных охранников с заключенными женщинами. И как помогал им добиться наказания для самых жестоких охранников.
В 1990 году он написал письмо кемеровскому журналисту Л.С. Ковалеву, который снимал репортаж о сталинских репрессиях, и рассказал о событиях, свидетелем которых он стал. Позже журналист передал письмо сотруднику томского отделения «Мемориал» Сергею Девянину. Письмо публикуется в рамках совместного с музеем «Следственная тюрьма НКВД» проекта «ХХ век. Очевидцы».
«Уважаемый товарищ Ковалев, вы, конечно, меня не знаете, и я вас не знаю тоже. На днях я видел вашу съемку, которую вы делали в совхозе «Заозерный» по поводу заключенных в сталинское время. Я хочу много что рассказать вам. Я сначала жил в деревне Милютино. Она находилась среди двух лагерей: 1-й лагпункт и 2-й лагпункт. В 1943 году, когда мне исполнилось семь лет, я жил постоянно среди заключенных. Свободно к ним не пускали, но я в укромном месте вырою яму под оградой и нырял к ним в бараки. У каждого заключенного дома оставался кто-нибудь, и они плакали, смотрели на меня, на мое нищенство. Кормили и одевали сообща, кто чем мог.
Был один случай, хотя их миллион. Как-то зимой 42-го года я и еще несколько ребят были очень голодные и решили пойти к заключенным. Нас было шесть человек, мы ночью подошли к складу, а раньше склады были деревянные и стояли на сваях или тумбах, на 80-100 сантиметров от земли. Мы не знали, что на складе, мы проковыряли дырочку и на наше счастье на голову посыпался чистый горох. Все ребята набрали, кто сколько мог, я был меньше всех, тоже набрал ведро, а может, и меньше. Смотрю, никого ребят моих нет, и тут меня схватил дяденька и кричит на меня.
Я ему объяснил, кто я и зачем я, но он повел меня на проходную лагеря, там кому-то позвонил, долго разговаривал. Тут же стояла избушка, он меня туда пихнул, там было очень темно. Окон не было. Через некоторое время я стал ползать и щупать вокруг себя руками. Вдруг я нащупал голое тело, потом еще одно, еще и еще. Нащупал три трупа, все были женщинами. Я, конечно, поплакал, отошел в другой угол и сел на корточки. Просидел я там очень долго. Когда я опомнился, то меня волоком вытащили на улицу и дали пинка: убирайся, мол, отсюда, хулиган!
Но я испугался, зная, что должен понести наказание за украденный горох. Я остался стоять и наблюдать. Один дяденька вышел и к большому пальцу правой ноги трупа привязал деревянную бирку и большим молотком по разу ударил по лбу, где потом осталась большая вмятина. Я почему вам и пишу, говорили, что тела прокалывали штыком, но я этого не видел.
Прошло много лет, может, 5, и мы с пацанами пошли собирать ранетки в лесозащитные полосы 1-го лагпункта. Мы наелись, хотя они кислые, набрали в карманы и идем домой. Вдруг смотрим, на земле лежит большая дверь, примерно шесть на шесть метров, а в ней маленькая дверь. Нас было трое, открыли мы эту дверь, заглянули, а там в яме полно трупов. Сложены один на другой.
Мы перепугались, бросили, убежали домой. На следующий день мы решили сходить и посмотреть еще раз, но договорились на этот раз не пугаться. Мы пришли и подняли маленькую дверь. Вокруг ямы и в яме было много хлорки или извести, уже точно не помню. Я и еще один парень залезли, я надеялся почему-то найти свою мать, хотя тут она не могла быть, но я почему-то надеялся. Когда у нас прошел испуг, мы стали хорошо видеть, то увидели страшное. Прошло около 40 лет, а у меня перед глазами до сих пор стоит большой подвал с трупами. В основном, женскими. У каждой на ноге бирка. Я уже мог читать, и мы с другом стали читать каждую бирку. На ней было: ФИО, срок заключения, статья, национальность, откуда и по какой болезни наступила смерть. Некоторые трупы были завернуты в белые простыни. Мы много раз ходили туда смотреть. Однажды мы нашли знакомую тетеньку, она часто меня кормила. Я забрал бирку домой, показал тете Соне, у которой жил, она сказала, что надо эту бирку отправить на Украину родным, но так и не отправили. А потом не знаю, куда делась бирка. Вот такие дела.
Однажды, это было на втором лагпункте, сейчас он называется поселок Заозерный, вывели бригаду на покос. Эти женщины, их было 43 человека, все из Москвы. И в обеденный перерыв охранник, он еще живой, живет в Юрге, Григорий Платощачкин и еще один, я его не знаю, себе взяли женщин помоложе, и в кусты. А остальным разрешили ягоду собирать, там ее было много. Короче говоря, работали они по 24 часа. Вечером, в 8 часов, не досчитались шести человек. А получилось так. Люди, по-видимому, ориентировку потеряли и заблудились в лесу. Это называлось побегом, а побег – это чрезвычайное происшествие. Прождали ночь, на завтра послали наряд из 12 человек с овчарками и проискали их три дня. На третий день трех женщин принесли мертвыми, а трое были сильно избиты и покусаны собаками. Оказалось, когда их нашли, то некоторые ретивые охранники стали избивать их и травить собаками. Лагерное начальство хотело все это скрыть, но заключенные сделали сидячую забастовку на три дня. Начальство испугалось, и сказали, что охранников посадили, но на самом деле их отправили охранять другие лагеря. Но одна женщина решила написать об этой ситуации своему брату в Москву. Я пешком дошел до почты в Болотном, хотя от нас Юрга была в 25 километрах, а Болотное в 30-ти. Мы боялись, что письмо перехватят, да и Болотное находилось в другой области. Данное письмо дошло до адресата. Выехала комиссия, и всех охранников осудили. Двум дали по десять-двенадцать лет, остальным по три-шесть лет.
Вот такие дела, вы извините, вам, наверное, надоело читать. Если неинтересно, то выбросьте. С уважением к вам».
Как сложилась судьба Валентина Штыри – сотрудникам музея не известно. Известно только то, что на момент написания письма Валентин Штыри жил на станции Арлюк Юргинского района Кемеровской области.
